— «Дети райка»? Это был французский.
— В общим, французский или не французский, неважно, но фильм идиотский. Ты таскала меня в самые безумные места, как куклу, и я тебе это позволяла. Мама говорила, что я слаба на голову, и, видимо, была права, но нам было весело, правда? Что ты отчебучивала — ужас, такая дурочка была. Помнишь, как нам влетело за то, что мы всю ночь ржали? Помнишь Джуди Хорн, у которой был гайморит? Она долбила нам в стену, чтобы мы заткнулись. Помнишь, на вечере выпускников «Каппа» ты притворилась шведской студенткой, прибывшей по обмену? Оделась как чучело и говорила с акцентом, это был просто улет.
— Шведской?
— Ну да! Боже мой, а греческая неделя и песня, которую ты написала для скетча «Каппы»!
Дена смотрела на нее в недоумении.
— Да ты помнишь! Ты заставила нас засунуть воздушные шары под свитер, и мы пели «Благодарность молочным железам». Мы были такие глупые и такие счастливые! И ржали с утра до ночи.
— Правда? Я помню, что мы иногда веселились, но чтобы все время были счастливые, такого не помню.
— Ты была! Ничто не могло испортить тебе настроения. Всегда ходила с крыльями за спиной.
— Правда?
— Да.
— Хм. Ты уверена?
— Конечно, я же твоя соседка по комнате. Небось должна знать.
— Странно. Я помню, что в юности была несчастлива, вроде бы.
— Да нет же! Была немного мрачноватая, и только. Я считала, что это от всех этих жутких драм, в которых ты играла главные роли. Ты торчала в этом театре ночи напролет, и мне приходилось спускаться и открывать тебе дверь черного хода. Ты столько времени там проводила, что все решили, будто у тебя тайная любовь, а кто он, ты не говоришь. И однажды ночью — неужели не помнишь? — мы с Мици Макгрюдер — кстати, она наконец вышла замуж — прокрались в театр и увидели, как ты в два часа ночи репетируешь на сцене в полном одиночестве. Ты пела, смеялась, танцевала. Это было безумие, выходило за все рамки. Что ты там вытворяла?
Дена пожала плечами:
— Бог его знает. Наверное, репетировала что-то. Что я, помню, что ли.
— В общем, как бы там ни было, а результат налицо. Видишь, ты у нас звезда. А теперь расскажи, с кем ты встречалась.
— В смысле?
— С кем из звезд? Знакома с Тони Кертисом?
— Нет.
Сьюки была явно разочарована.
— А чего же ты у него интервью не возьмешь? Наверняка все с удовольствием смотрели бы. Ты меня слушай, Дена, я ведь — глас народа.
Тут подошла грузная официантка, встала у стола, долго разглядывала Дену, потом спросила, как ее зовут.
— Простите, что? — Дена подняла на нее глаза.
— Как вас зовут? Говорят, вы типа знаменитость.
Сьюки с радостью пояснила:
— Это Дена Нордстром, вы видели ее по телевизору.
Официантка, не имевшая представления, кто такая Дена, тут же сказала:
— А можно тогда у вас автограф?
Сьюки, ставшая к этому моменту бывалым профи, ответила:
— Конечно, можно. У вас есть карандаш и листок бумаги?
Официантка протянула Дене чековый блокнот:
— Вот, взади тут напишите. Для Билли.
Потом Билли обернулась и заорала:
— Тельма, поди сюда, возьми у ней автограф! И Дуэйна с кухни зови! — И спросила у Сьюки: — Можно для Дуэйна еще один?
Сьюки спросила:
— Дена, для Дуэйна еще подпишешь? — Потом обратилась к официантке: — А кто у нас Дуэйн?
— Повар.
— Это повар, Дена, ты ведь не возражаешь, нет?
Дена подписала блокнот другой официантки.
— Хорошо, но скажите ему, пусть поторопится.
Билли сунула ей клочок бумаги:
— А вот, черкните тута. Он щас занят. Я ему передам.
Дена подписала бумажку.
— Спасибо.
Сьюки сияла.
— Дена, я всегда знала, что ты прославишься, а теперь чувствую себя гордой, как мамаша. Я же тебе постоянно об этом талдычила, правда?
— Неужели?
— Ну да, ты что ж, совсем ничего не помнишь? — Сьюки поглядела на нее с сожалением. — Дена, ты не скучаешь по юности? Мне так не нравится быть взрослой. Конечно, я ни на что не променяла бы Эрла и моих девочек, но разве тебе не хотелось бы вернуться в прежние времена, ни о чем не беспокоиться, делать глупости и бегать на свидания?
Дена глянула на часы и удивилась, что уже так поздно.
— Черт, Сьюки, мне надо бежать.
Сьюки взвыла:
— О нет! Мы еще даже не начали. Только к интересному подобрались.
— Мы скоро опять увидимся. Обещаю.
Вдруг Сьюки запаниковала:
— Стой! Чуть не забыла! Я же должна сфотографировать нас для газеты «Каппа кей». — Она нырнула в сумку и выудила фотоаппарат. — Это секунды не займет. Сейчас позову официантку Билли, она щелкнет.
Проводив Дену до лимузина, Сьюки обняла ее на прощанье.
— Пообещай… Пообещай, что если когда-нибудь снова окажешься к югу от линии Мейсона — Диксона, то позвонишь. А иначе сама узнаю, припрусь и устрою тебе скандал.
Дена засмеялась:
— Обещаю.
— Да, и еще, если когда-нибудь встретишь Тони Кертиса, скажи ему, что у него есть преданная фанатка в Сельме, штат Алабама.
— Скажу.
Когда она уже отъезжала, Сьюки помахала рукой и крикнула:
— Люблю тебя!
В самолете Дена заказала «Кровавую Мэри» и задумалась о той девочке, которую описала Сьюки. Неужели это она и есть? Неужели Сьюки так в ней ошибалась? Девочка, которую она, как ей казалось, помнила, была грустная, заторможенная, много плакала, часами сидела, глядя на сверкание солнца в листве, и чего-то сильно, до боли, хотела. Но чего она хотела и куда это желание делось, Дена не знала. Дело в том, что она едва помнила ту девочку.