Добро пожаловать в мир, Малышка! - Страница 119

К оглавлению

119

— Она жива?

— Слава богу, нет. Папа говорил, что она в конце концов доигралась, ее убили.

У Дены екнуло сердце.

— Убили? Когда?

— Давно, я еще в Нью-Йорке жила. Должно быть, году в 1948-м, что-то около того.

Тот самый год, когда они с матерью в такой спешке покинули Элмвуд-Спрингс.

Презренная женщина

Вашингтон, федеральный округ Колумбия

1936

Миссис Ида Бейли Чамблес, шестой ребенок прачки из Смирты, штат Джорджия, что-что, а изъясняться всегда умела. Ее прозаические опыты получили оценку «почти поэзия», а учительница написала на ее сочинении: «Оторвана от груди Матери Африки». Несколько лет она пробивалась наверх и наконец оказалась в числе авторов одной из ведущих негритянских газет Вашингтона.

Она наслаждалась властью, ей угождали те, кто мечтал увидеть свою фамилию, напечатанной в газете: ОБЩЕСТВЕННЫЕ СОБЫТИЯ… ПОЩЕЧИНЫ ОТ ВРАГОВ, ПОЦЕЛУИ ОТ ДРУЗЕЙ — таковы были заголовки в ее колонке.

Когда доктор Ле Гард с семьей переехал в Вашингтон, миссис Чамблес рвалась с ним познакомиться, но не получала приглашения в их дом. После полутора лет ожидания никакого приглашения так и не поступило, а ей до смерти хотелось попасть в дом Ле Гардов. Хотя внешний вид большого кирпичного четырехэтажного особняка был довольно прост, она представляла, что внутри можно увидеть нечто совершенно феерическое. Она бывала в курсе многих общественных событий благодаря одному продавцу цветов, который, кроме всего прочего, уведомлял ее, когда миссис Ле Гард заказывает цветы для вечеринок.

Однажды до миссис Чамблес дошли слухи о планируемом музыкальном вечере, и у нее иссякло терпение. В конце концов, решила она, это ее право и даже обязанность перед читателями — доводить до их сведения подробности общественной жизни прославленного негритянского врача. Она простит им явную оплошность и забывчивость и придет невзирая на отсутствие приглашения. Итак, вечером Ида Чамблес, крупная коричневая женщина с плоским, круглым лицом, разодетая в пух и прах, явилась незваной на вечеринку и принялась делать пометки в блокнотике. Переплывая из комнаты в комнату, она все больше разочаровывалась. Дом был скучный, наряды скучные, и, хотя народ оказался исключительно приятный, она подумала, что скучнее вечеринки просто не видала. Только картины и музыка впечатляли. Ясно было одно: этим бедолагам нужна ее помощь. На следующий день в колонке она описала дом Ле Гарда, не скупясь на прилагательные в превосходной степени. Женские наряды из светлых и сдержанных тонов превратились в пурпурные, красные, желтые, голубые. По словам миссис Чамблес, леди пришли в сверкающих драгоценностях и бриллиантовых тиарах. Одна простая нитка жемчуга миссис Ле Гард внезапно размножилась до двенадцати. Брамс и Штраус удивились бы, узнай они, что под их музыку можно весело отплясывать чечетку. Читателей проинформировали, что повсюду была выставлена золотая посуда и фамильное серебро, на каждой стене висели живописные работы и гобелены. Миссис Чамблес подумала: «Если они и теперь не поймут, как я им нужна, то уж не знаю». Через несколько дней пришло письмо от доктора Ле Гарда. Ага, наконец-то, наверняка благодарственная записка, а может, и открытое приглашение на все будущие вечера. Она разорвала почтовую бумагу с водяными знаками и принялась читать с самодовольной улыбкой на устах, которая быстро гасла.

...

Уважаемая миссис Чамблес,

Не сомневаясь, что Вы не намеревались причинить вред, все же вынужден сказать, что Ваша заметка о частном собрании не доставила нам радости, а, напротив, огорчила. Ваши преувеличения в описании внутреннего убранства моего дома и нарядов моих гостей, вероятно, можно принять за комплимент, но однако я вынужден настоятельно просить Вас более не касаться Вашим пером моей семьи и друзей. Публикация нашего адреса и описание происходящего на званом вечере, по большей части вымышленное, заставило меня всерьез беспокоиться о своей семье, поскольку возросла опасность грабежа и других всевозможных правонарушений.

Я человек не общественный. Я не ищу публичности, и прозвучавшее несколько раз в Вашей колонке упоминание моего имени ставит меня в неловкое положение. Уверен, Вы поймете меня и исполните мою просьбу.

С глубоким уважением,

Миссис Чамблес будто пощечину влепили. Ей в девять лет влепила пощечину белая девочка, и ощущение было такое же, но на этот раз у нее есть средства, чтобы ответить мощным ударом, который собьет с ног любого. Он говорит ей, Иде Бейли Чамблес, что она не достойна бывать в его доме? Что она там не приветствуется? Ида Бейли Чамблес, имеющая карт-бланш в домах людей и побогаче? Да соображает ли он, с кем связался? Думает, ее можно безнаказанно оскорблять? Он еще пожалеет, он запомнит этот день, ох запомнит. У нее огромная власть, и она в полную силу направит ее против этого типа и его жалкой, розовокровой, расистской семейки. Как посмел этот очковтиратель, эта кремовая имбирная булочка, эта бледно-желтая треска, этот самозваный негрократ думать, что он лучше ее? Она вернет ему каждое оскорбление, каждый удар, каждую пощечину, каждую обиду, от которых когда-нибудь страдала. Гнев застил ей глаза и, литературно говоря, перетек в печатную машинку, а из нее — в очередную статью в колонке.

Скоро перед домом доктора Ле Гарда объявилась группа молодых людей, они выкрикивали оскорбления и освистывали его, а те, кто хватил лишку, облили черной краской крыльцо.

Хорошо. Пусть до конца жизни помнит, что оскорбил Иду Бейли Чамблес. Она будет преследовать его и его близких до могилы и дальше!

119